Verba Veritatis |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Verba Veritatis » Личные эпизоды » Сохрани меня
Philipp Trubetskoy & Brigitte Trubetskaya
14 июня 2020 года (вечер) ❘ другой мир
Российская империя, Царское Село, Екатерининский дворец
hayley westenra - dark waltz
"И он упрямо верил, что найдёт покой в её глазах"
Филипп Григорьевич Трубецкой, 301 год
глава российского Корпуса некромантов // преподаватель по созданию големов
Именно на балах князь Трубецкой по-настоящему ощущал свой возраст. Всеобщее оживление его никак не трогало, музыка не веселила, танцы не развлекали, а придворные разговоры выглядели не как приятные беседы, а как разведка боем. Как, например, разговор с графиней Марьей Алексеевной Ростопчиной – главной придворной сплетницей, полной и румяной дамой лет пятидесяти.
Графиня обожала цвет и запах пионов, поэтому, принарядившись на бал, походила на огромный пионовый куст. От приторного аромата духов Марьи Алексеевны тут же застучало в висках, но Филипп Григорьевич в который уже раз сделал вид, что весьма рад встрече. И даже поцелуй учтиво изобразил над затянутой в лайковую перчатку пухлой ручкой. Поверх перчатки красовались массивные кольца с каменьями, демонстрирующие немалые богатства Ростопчиных. Никто бы не подумал, что такая опытная придворная дама случайно допустила модный промах – о нет, все знали, что Марья Алексеевна не пренебрегает лёгким эпатажем и до сих пор пробует, сколь многие вольности ей готово простить общество. Пока выходило, что весьма немалые.
- Отчего вы не танцуете, князь? – осведомилась графиня, томно обмахиваясь веером. Сама она, только что бодро отплясывая польку, каким-то образом успела заметить всех, кто уже давно никого не приглашал. От некромантов на балах особой прыти и не ждали, они всегда танцевали редко и неохотно. Но Трубецкой, женившийся совсем недавно, да ещё на такой молодой даме, показался Марье Алексеевне подходящей мишенью. – Не опасаетесь, что вашу супругу уведут более удачливые кавалеры?
- Дальше порога залы ей всё равно не уйти, - правила приличия не позволяли нагрубить любопытной Ростопчиной (и даже постного лица не позволяли), однако ж упражняться в остроумии Филиппу Григорьевичу никто запретить не мог. – Авксентий Степанович самолично распорядился весь первый этаж проверить и запечатать на время праздника.
При упоминании главы императорской охраны, переусердствовавшего с мерами предосторожности и заперевшего ради этого в зале двести человек, графиня Ростопчина умело спрятала недовольную гримаску за веером. Трубецкой, отбивший первую атаку, продолжал недрогнувшим голосом:
- Не извольте беспокоиться, дражайшая Марья Алексеевна. Хоть ваша забота всегда приятна, не могу допустить, чтобы вы беспокоились о всяких мелочах. Ведь у вас всегда столько дел!
Любезная улыбка не могла обмануть опытную сплетницу, которая прекрасно понимала, что ей не рады. И всё же графиня не уходила, выискивая в спокойствии собеседника хоть какую-нибудь брешь. Она уже знала, что на все вопросы о себе Филипп Григорьевич привычно отвечает уклончиво и обязательно переводит разговор на другую тему: мол, и музыканты на диво хорошо играют, и общество собралось нарядное и весёлое – а как иначе, в день тезоименитства государя Павла Николаевича прийти с лицом скучным и кислым всё равно что сплясать на поминках. Весь двор ещё целый год обсуждать будет.
- А вы бы, Филипп Григорьевич, о супруге всё же побеспокоились…
Распорядитель наконец объявил вальс, но Марья Алексеевна решила пропустить танец ради беседы и теперь смешно вытягивала шею, разглядывая из-за веера, кто с кем пошёл танцевать. Князь Трубецкой вынужден был оставаться рядом с ней, досадуя, что не может пригласить свою даму. Бригитта, впрочем, не осталась без кавалера: третья княгиня Трубецкая в тот вечер имела большой успех – и магичка, и знатная иностранка, и жена того самого. На вальс в круг танцующих её повёл корнет Белов, видный брюнет в белоснежном мундире. Он нравился всем присутствующим дамам на балу и потому считал, что его приглашение должно осчастливить и жену Филиппа Григорьевича. Красивое лицо корнета так и лучилось самодовольством.
- И отчего бы мне беспокоиться? – сохранять вежливую улыбку стало немного труднее, потому как князь прекрасно помнил, что означенный Белов – фанфарон и гуляка, большой охотник приволокнуться при случае за чужими жёнами. Не раз и не два он был вызван на дуэль, но не был серьёзно ранен и отделался какими-то пустячными царапинами.
- Отрадно видеть, что вы так в себе уверены, - мурлыкнула графиня Ростопчина и поднесла к глазам лорнет, только что извлечённый из крошечного ридикюля.
«А в ней?» так вслух и не прозвучало, но Трубецкой всё прекрасно понял. Смотреть, как его жена кружится в танце с таким видным кавалером стало неприятно, и с каждой минутой вальса странное давящее ощущение в груди нарастало. Филипп Григорьевич с удивлением обнаружил, что нешуточно злится – и на Марью Алексеевну, которая помешала ему самому пригласить Бригитту, и на пустоголового корнета, решившего пополнить коллекцию восхищённых им дам княгиней Трубецкой. Это было настолько новое и неожиданное для него чувство, что он так и стоял молча, пока не стихла музыка. Позабытая графиня Ростопчина оскорблённо поджала губы и удалилась сплетничать в другой конец зала, чего Филипп Григорьевич обнаружил не сразу, а обнаружив – ничуть не почувствовал себя виноватым.
Следующим танцем объявили кадриль, и в этот раз пригласить Бригитту никто другой просто не успел. Филипп Григорьевич подхватил жену под ручку и увёл прочь от танцующих, к буфету, ломившемуся от всевозможных закусок и прохладительных напитков.
- Вы, должно быть устали, - это должно было звучать заботливо, но получилось суховато, так как колдун изо всех сил пытался не показать Бригитте своего недовольства Беловым и балом и добился только полного отсутствия эмоций вообще. – Корнет, надеюсь, не посмел докучать вам? Мне показалось, он был несколько назойлив, приглашая вас на танец.
Филипп Григорьевич Трубецкой, 301 год
глава российского Корпуса некромантов // преподаватель по созданию големов
Изредка скользя взглядом по безукоризненно весёлым лицам вокруг - улыбаясь несмело и смущённо, когда полагается, и с прохладной хитрецой, когда обстоятельства требовали показать, что чужая улыбка её не трогает так, как ожидал бы кавалер - Брита задавалась риторическим вопросом, приносит ли происходящее настоящее удовольствие хоть кому-нибудь из присутствующих. Марье Алексеевне - определённо.
Подобно акуле, графине требовалось находиться в движении неустанно, вальсируя от собеседника к собеседнику, чтобы не пойти, упаси господь, ко дну тяжелой ветошью от нехватки сплетен. Сложно не подумать, как тоскливо ей приходится вечерами, когда собственное поместье пустеет и крови испить попросту не из кого, остаётся разве что цеплять прислугу. Но что там той крови - вода одна с сажей, жажду не утолишь, а почтенное семейство Ростопчиных оказалось достаточно изворотливо, чтобы обзавестись угодьями настолько далеко от Марьи Алексеевны, что уставать начинаешь от одной мысли о долгой дороге. Всё ради упрочнения семейного влияния на иностранных землях, разумеется!
Незамужним судачить о кавалерах, замужним - сохранять вид сдержанный и покровительственный к "юным дурочкам", не выказывая жалости к тем, кто перерос звание юной дурочкой уже лет на десять, а всё так и не замужем… Тоска? Тоска.
Отказать Белову в танце Бригитта не смогла бы, а потому охотно улыбалась лёгкой болтовне корнета, к месту округляя глаза в изумлении, пока тот сыпал побасенками о своих успехах на службе во благо общества. И тех он знает, и к тем наведывался, и крестителем уговорился быть для августейшей особы, и едва ли не сам граф Игнатьев его ко двору привечал недавно, нарасхват нарасхват, сердце должно было замирать, что такой видный мужчина обратил на неё, иноземку, своё пристальное внимание… Брита подчинялась задорному ритму танца и думала, что нарисованная мушка на скуле, уже поплывшая от жара кожи, выглядела смешно, тяжёлый запах вина неприятно бил в нос, но всё равно жаль, что Николай Михайлович - премного благодарен буду, коль станете звать меня Николя - скоро умрёт.
Вино - полбеды, но и горьковатый запах неудачи, преследовавший Белова, не мог ускользнуть от чутья. Никакого предвидения - всего лишь нарождающийся сифилис и бурность нрава, которая наверняка приведёт его к дуэли в ближайшие недели. Дуэль оставалась предположением, из некромантов скверные сивиллы, которые не скажут ничего хорошего, но какая ещё смерть может отдавать порохом и горьким железом. Пусть он повеса и враль, но всё равно было жаль - яркая жизнь, и при том пустая как ёлочная игрушка.
У Белова ещё оставалась возможность пригласить Бриту на два танца, но та отступила и легко солгала, что следующий уже был обещан, едва корнет повёл её обратно к портьерам. А уже через мгновение Трубецкой её перехватил.
- Отнюдь, - она оправила перчатки и улыбнулась, беря Филиппа Григорьевича под руку и игнорируя желание свести брови и поинтересоваться прямо, почему супруг звучит как проржавевшая шарманка. Не по тембру конечно, его голос Брите нравился. С первого занятия в Скуоле, как же. Но по эмоциональному окрасу на заклинивший металл он вполне сейчас походил.
- Он был вежлив и мил, как и полагается на столь радостном вечере, - вскинув взгляд, Бригитта обмахнулась веером и сложила его, едва заметно, но достаточно требовательно пристукнув по запястью князя, пока опускала руку. - Улыбка и вам к лицу куда больше, дорогой!
Был назойлив - не то слово! Но грубить мужчине при дворе, когда за ней уже давно не её репутация, было бы чудовищной оплошностью. Нравы… Зато архитектура здесь ей нравилась, смелая бравада у простолюдинов и му-у-узыка. Особенно напевы, идущие на заре от души, пока скотину гонят на выпас.
Птичкой в клетке Брита не была, которой только и остаётся, что любоваться прутьями. Но нарочитость манер в светском бомонде Империи вызывала улыбку усталого умиления, а не трепет. Немудрено, что становиться причиной пересудов она бы супругу не позволила, как бы ему ни хотелось сейчас играть желваками. Да и с чего бы ему ими играть!
- Графиня Ростопчина почтила вас беседой, - улыбчиво заявила Бригитта и склонила голову к плечу, признательно кивая на переданный супругом бокал. Кивки-ревереансы-улыбки были для соглядатаев, а для Трубецкого было отсутствие лжи и неудобные разговоры. Не самый равноценный обмен. Женщина повела бровями наверх, сведя домиком и изобразив гримаску строгости. - Надеюсь, вы её не отпугнули, как вот-вот готовы отпугнуть меня.
Отпив из бокала и приподняв плечи в беззвучном смешке, будто Трубецкой сообщил ей нечто уморительное, Бригитта оказалась перед ним, в полоборота к залу, что не было видно её лица. И вопросительно улыбнулась, ласково пригладив князю лацкан мундира:
- Для удовлетворения публики с вас ждут ещё несколько танцев, - она вздохнула и кинула взгляд на свой бокал: по хрусталю скользнул иней. Брита стрельнула глазами на князя, невозмутимо отпив ещё глоток. - Или я могу ужа-а-асно убедительно занемочь прямо сейчас.
Веер затрепетал, нагоняя воздух, искорки во взгляде пригасли, лицо Бригитты едва побледнело, не придраться - через минутку можно будет изящно оседать в обморок. Лучше уж он будет угрюмиться в парке, чем у всех на глазах!
Бригитта Трубецкая, 29-30
преподаватель некромантии
Как бы ни был вежлив и мил корнет Белов в отношении третьей княгини Трубецкой, Филиппу Григорьевичу всё же не понравилось, что его супруги касались руки обречённого. Таких в зале было несколько – опытному некроманту не составило труда выделить их из толпы – но ни над кем тень смерти не витала так отчётливо, как над жизнерадостным Николенькой. Который, едва распрощавшись с Бригиттой, немедленно о ней позабыл и теперь расточал любезности другой даме, княжне Савинковой. И к лучшему, пожалуй.
Бригитта и сама уже поняла, с кем только что танцевала – не зря же Филипп Григорьевич считал ей одной из лучших своих учениц. И гордился преизрядно как её владением магией, так и искусством пустопорожней светской беседы.
- Марья Алексеевна, без сомнения, достойная собеседница, - кивнул князь, делая некоторое усилие, чтобы изобразить весёлость. – Однако ваше общество, душенька, я никогда бы не променял на разговор с ней, даже такой… увлекательный. Сегодня графиня была в добром расположении духа и не касалась тем, неподобающих для праздника.
Бригитта должна была понять, в чём дело. Нападки Ростопчиной были совсем не случайными. Так уж вышло, что любопытная графиня приходилась племянницей покойной жене Филиппа Григорьевича – Аглае Михайловне, второй княгине Трубецкой. И стоило князю связать себя узами брака с Бригиттой, Марья Алексеевна со вздохами принялась намекать при всяком случае, что недолго скорбел несчастный вдовец прежде чем жениться на молоденькой.
Это была совершеннейшая чушь: Аглая Михайловна отошла в мир иной уже восемь лет как, и никто в семье не смел попрекать колдуна новой женитьбой. Даже Катерина Филипповна, их с покойной княгиней единственная дочь.
- Но довольно Марьи Алексеевны и прочих гостей. Остаток вечера, моя дорогая, я предпочёл бы провести вместе с вами. Здесь становится, - князь обвёл взглядом кружащиеся по паркету пары, - чересчур скучно. И душно.
Супругу он заботливо придержал под локоточек – на случай, если Брита продолжит старательно изображать предобморочную – однако вести её танцевать Филипп Григорьевич не торопился. Когда объявили мазурку, он и вовсе чуть отодвинулся назад, за буфет, делая вид, что очень заинтересовался новыми закусками, которые только что поднесли на сверкающих серебряных подносах.
Мазурка была сущим кошмаром для почтенного некроманта. Даже когда он был моложе и безрассуднее, любимый в светском обществе танец казался ему до крайности нелепым. И ладно бы ещё дамы, порхающие вокруг кавалеров на носочках бальных туфель! Но господа, молодые и уже в летах, выкидывающие уморительные коленца, подскакивающие, как кузнечики, казались ему настоящими посмешищами. И даже ради Бриты он бы не согласился присоединиться к их числу.
- Пожалуй, нам стоит выйти на свежий воздух, - решительно заявил Филипп Григорьевич, увидев, как графиня Ростопчина, отдыхая после очередного танца, вновь устремляется к ним. – Прямо сейчас, душенька, вижу, вам совсем нездоровится. Но не волнуйтесь, я вас спасу.
«И себя заодно».
Когда Марья Алексеевна добралась до буфета, Трубецких там уже не оказалось, и графине пришлось заедать печаль от несостоявшейся встречи пирожными. Впрочем, она очень быстро утешилась.
А князь Трубецкой, тем временем, готовился совершить невозможное - выйти на свежий воздух. Дело в том, что пышный праздник тезоименитства государева проходил в несколько тревожной атмосфере. На императора Павла Второго было совершено уже два покушения, которые не закончились трагедией только благодаря превосходной выучке магов из Воинского Корпуса. Однако анархисты, мечтающие сделать Российскую империю республикой, всё никак не унимались и грозились лишить правителя жизни в самый главный посвящённый ему праздник. Тут бы отменить бал, но Павел Николаевич изъявил желание собрать весь двор в полном составе. И страха террористам не выказывал, чтобы не сломить дух дворянства.
Так что праздник, как и положено, состоялся в самом роскошном дворце Царского Села, точно в срок. Чтобы уберечь гостей и государеву семью от посягательства анархистов, начальник охраны, почтенный Авксентий Степанович Шишкин, распорядился затянуть весь первый этаж дворца невидимым защитным пологом. Собравшиеся оказались в полной безопасности, будто в преогромном пузыре, однако ж совершенно лишились возможности выйти наружу и прогуляться по саду. Все, кроме глав Корпусов, знавших пару хитростей.
Пренебрегать правилами Филипп Григорьевич не собирался, как и нарушать защиту всего дворца ради собственной прихоти, однако в его силах было расширить полог настолько, чтобы можно было постоять на широкой каменной террасе, выходящей в цветущий летний сад. Там, где минутой раньше корнет Белов со своей новой дамой, княжной Савинковой, ударился лбом об невидимую преграду и был вынужден убраться восвояси, князь Трубецкой прошёл беспрепятственно и провёл Бригитту через приоткрытые двери.
Музыка сразу будто бы отодвинулась назад, сменившись звуками природы: негромко шумел ветер, шелестели кронами деревья и кусты, перекрикивались ночные птицы. Прохладный воздух остудил кожу, и головная боль, вызванная духотой и обществом Марьи Алексеевны, наконец разжала зубы.
Филипп Григорьевич наконец улыбнулся по-настоящему: общество Бригитты его очень радовало, и здесь, когда не было рядом любопытных глаз, он мог быть более искренним в выражении глубочайшей привязанности к своей «душеньке».
Ручку жены из своей руки он так и не выпустил, словно опасался, что её, как пушинку, унесёт прочь единым дуновением ветра.
- Позвольте сказать… - князь замолчал ненадолго, осторожно подбирая слова. За спинами грохотала ненавистная мазурка, неслись вскачь пары, а здесь была почти благословенная тишина, очень доверительная. И хотелось сказать что-то такое значимое, искреннее, что нельзя уже будет произнести в переполненной зале. Впервые за долгое время Филипп Григорьевич, можно сказать, волновался. – Позвольте сказать, моя дорогая, как безмерно я счастлив, что вы здесь. Не сколько здесь, в Царском Селе, хоть и отрадно прибыть на такой праздник вместе с вами, сколько… сколько в жизни моей. Впервые почти за тридцать лет я…
Князь протянул руку, чтобы заправить выбившийся из причёски супруги локон, наклонился, так что совсем близко оказались её ясные, сияющие глаза, и тут вдруг что-то с грохотом ударило в завесу прямо перед ними, рассыпалось жгучими искрами по невидимому пологу.
Обоих Трубецких горячей волной толкнуло назад, к дверям, но защита устояла, и они не пострадали. Филипп Григорьевич заслонил жену собой, подтолкнул обратно в зал. Амулет, замаскированный под орден на чёрном мундире Некромантического Корпуса, тут же раскалился, принимая обрывки сотен панических сообщений от магов со всего дворца.
«В здании посторонние! Защищайте государя и его семью!»
Момент был упущен. Филипп Григорьевич снова замкнулся, превращаясь из заботливого мужа в мага на военной службе.
- Отходите через Кавалерскую столовую. Как только эвакуируют государя, будет давка. Не покидайте дворец, уходите на второй этаж, там…
За стенами снова что-то грохнуло. Филипп Григорьевич стиснул руку жены:
- Не геройствуйте, дорогая. Я найду вас позже.
Из земли под террасой уже выворачивались жуткие безглазые твари – похожие на грубо слепленных из костей и глины собак, только размером с боевого коня. Големы, когда-то созданные Трубецким и его коллегами по Корпусу, пробуждались по команде, чтобы защищать дворец.
Отредактировано Кощей (2022-08-07 21:06:37)
Филипп Григорьевич Трубецкой, 301 год
глава российского Корпуса некромантов // преподаватель по созданию големов
Вы здесь » Verba Veritatis » Личные эпизоды » Сохрани меня
